Следующие двенадцать населенных планет он обнаружил точно так же, как и первую: определяя направление межзвездных трасс, Лиминг следовал по ним до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.

Внезапно он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса; он летел уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали внушать ему отвращение. Много дней он был заточен в громыхающей консервной банке своего корабля. Дни превращались в недели, недели — в месяцы, и мало-помалу его стало одолевать одиночество. В самом деле, куда ни посмотри — звезды без конца и края, планетам нет числа, и ни одной живой души вокруг! Теперь он был бы счастлив услышать даже занудный голос Крутга, отчитывающий его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством приводили его в восторг.

Тяжелее всего давались дни, когда корабль летел по инерции с выключенными двигателями: тишина, бесконечная, безбрежная, почти лишала его рассудка. Он пытался нарушить безмолвие и начинал петь во весь голос или спорить сам с собой вслух. Но это приносило мало радости: его вокальные таланты были ниже всякой критики, а спор он не мог ни выиграть, ни проиграть.

Ночами его мучили кошмары. Иногда ему снилось, что автопилот сломался и корабль во весь опор мчится прямо на раскаленное Солнце. Он пробуждался в холодном поту и перед тем, как вновь погрузиться в сон, быстро, но тщательно проверял все приборы. Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей; он вяло лежал в трясущейся койке и прислушивался к их протяжному реву.

Несколько раз в сонных видениях он бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительный топот ног, но имелись ли у его преследователей ноги? Он с воплем просыпался — за секунду до того, как его должны были схватить... схватить чем-то, похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.

Возможно, тяготы и лишения дальнего полета переносились бы легче, используй он бортовую аптечку, битком набитую удивительными лекарствами, предназначенными для излечения любого мыслимого заболевания души и тела. Только кто знает, помогут они или нет. Если нет, то все эти средства не стоят выеденного яйца. А если да... тут возникала другая проблема. Лиминг не без причины опасался, что снадобья военных медиков способны вызвать у него эйфорию.

Однажды, перед тем как лечь спать, он все же проглотил так называемую нормализующую таблетку; судя по описанию, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В результате он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были до того увлекательными, что проснулся он выжатым как лимон и больше никогда эти пилюли не принимал.

Он выслеживал очередной торговый караван в надежде обнаружить тринадцатую планету, когда тишину нарушил живой голос. Лиминг двигался далеко позади и выше группы судов, экипажи которых, чувствуя себя в глубоком тылу совершенно спокойно, видимо, не обращали никакого внимания на радары и не догадывались о присутствии чужого корабля. Лениво покручивая ручку настройки приемника, он случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортами.

У неведомых существ были громкие, гортанные голоса, а речь их на слух удивительно напоминала земную. Лиминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который трансформировался в его сознании в знакомые слова.

Первый голос:

— Майор Сморкун поставил пудинг в печь.

Второй голос:

— Когда Сморкун поставил пару свеч?

Первый голос:

— Вчера поставил пудинг, как всегда.

Второй голос:

— Клянусь, приятель, это ерунда.

Первый голос:

— И пусть его умнет зеленый кот.

Второй голос:

— К чему майору жечь голодный скот?

Следующие десять минут собеседники вели язвительный спор о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сморкуна, его пудинг, гуси и свечи. Лиминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло, и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал:

— Кретины! Не пора ли вам разобраться с этими котами и скотами?

Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:

— Гнорф, пару свеч и пудинг в печь?

— Ни в коем случае! — крикнул Лиминг, не давая бедному Г норфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пудинги.

Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно:

— Вмазать пудинг тебе в рот?

— Слопай свечку, идиот! — рявкнул Лиминг. Он веселился напропалую.

Первый собеседник прокомментировал:

— Слишком толстая.

— Могу себе представить,— согласился Лиминг.

— Шпиц шприц? — внезапно вопросил Гнорф с интонацией, явно означавшей: «Кто там?»

— Майор Сморкун,— отрекомендовался Лиминг.

По каким-то таинственным причинам эта информация вызвала продолжительные дебаты. Собеседники подробно обсудили прошлое бедняги Сморкуна, затем коснулись его будущих перспектив, но постепенно разговор опять вернулся к зеленым котам и голодным скотам.

В определенные моменты спор горячо разгорался вокруг таких насущных проблем, как намерение Сморкуна запечь в пудинге дюжину свеч. В конце концов они достигли в этом вопросе взаимного согласия и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике.

— Боже мой,— выдохнул в микрофон Лиминг.

Должно быть, эти звуки напомнили спорящим что-то близкое, поскольку они внезапно оборвали свой диспут и Гнорф опять поинтересовался:

— Шпиц шприц?

— Пошел-ка ты, лопух,— опять развеселился Лиминг.

— Кто опух? Я опух, энк? — Судя по интонации, Гнорф был не на шутку взволнован.

— Ага,— подтвердил Лиминг,— Энк!

Очевидно, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, поскольку их голоса пропали, а с ними исчез даже треск и гул радиопомех. Похоже, Лиминг, сам того не подозревая, умудрился ляпнуть нечто исключительно непристойное.

Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:

— Чья коабл? Чья коабл?

Лиминг не ответил. После долгой паузы голос повторил:

— Чья коабл?

Лиминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг считал, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги. Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не могли обнаружить Лиминга. Запрос «Чей корабль» был сделан, скорее всего, наобум, для проверки — перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.

Получив точные данные о курсе противника, Лиминг пулей промчался мимо и в расчетное время приблизился к тринадцатой планете. Он исследовал ее, отправил информацию домой и принялся за поиски следующей. Это не заняло много времени: очередной обитаемый мир находился в соседней солнечной системе.

Шло время. Лиминг прозондировал обширный участок пространства, принадлежащий Сообществу. Разделавшись с пятнадцатью планетами, он испытан искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Этот полет уже сидел у него в печенках. Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и вкусить радости общения с остальным человечеством. Но корабль находился в отличном состоянии, да и топлива ушло всего пятнадцать процентов. К тому же Лиминга подогревала мысль о возможном продвижении по службе: чем тщательнее он выполнит работу, тем больший триумф ожидает его по возвращении. Эти веские соображения заставили его продолжать полет.

Он исследовал в общей сложности семьдесят две планеты, пока не достиг заранее запланированной точки глубоко во вражеском тылу. Отсюда он должен был отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного аванпостами союзников.