В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на прежнее место. Он ему еще понадобится как ценный инструмент. Тюремщики никогда не смогут его найти и отнять, потому что для постороннего наблюдателя скамья выглядит нетронутой и не внушает подозрений.

Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась подставка. Вот и нужная вещица, непонятная штуковина, путь к спасению. Теперь он — первый изобретатель и единственный владелец надувателя Лиминга оригинальной конструкции.

Некоторые химические реакции происходят только при наличии катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу в присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить, только включив в них известную величину, которая обозначается буквой «X». Если у вас чего-то недостает, чтобы получить желаемый результат, нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая помощь со стороны, нужно ее изобрести.

«В тех случаях, когда человек не мог совладать с природой голыми руками,— думал Лиминг,— вышеупомянутая природа покорялась и повиновалась человеку плюс X. Так повелось испокон веков: человек плюс орудие или оружие».

Но вовсе не обязательно, чтобы X был чем-то материальным или конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью — словом, чем угодно.

И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом — сработает он или нет. Если да, значит, это то, что нужно.

Вот и посмотрим...

Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для заклинаний, когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не понимает языка, для туземцев он все равно что неразборчивое бормотание. К тому же его отвлекающий маневр, когда он притворялся неспособным к освоению местного наречия, теперь бесполезен. Враг знает, что он может говорить на нем почти так же бегло, как и сами туземцы.

Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.

— Ты меня слышишь? — спросил он не слишком громко, но так, чтобы его услышали в коридоре,— Ты меня слышишь?

Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.

— Ты меня слышишь?

Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.

Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг продолжал вещать в спиральную петлю:

— Ты меня слышишь?

— Что ты делаешь? — грубо спросил часовой.

Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз

судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и позвать на помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.

— Что ты делаешь? — Марсин повысил голос.

— Вызываю,— ответил Лиминг, будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.

— Вызываешь? Кого вызываешь и куда?

— Не твое хлюндячье дело,— с явным нетерпением ответил Лиминг. Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов,— Ты меня слышишь?

— Не положено! — не унимался Марсин.

Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:

— Что не положено?

— Вызывать.

— Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?

От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах или в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что с ними стало бы без этих привилегий.

А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.

Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.

— Кончай вызывать и ложись спать,— приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе,— или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.

— Покатался бы лучше на верблюде,— посоветовал ему Лиминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая.— Ты меня слышишь?

— Я тебя предупредил! — не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.

— Сказано, фибли отсюда! — взревел Лиминг.

Марсин захлопнул глазок и отфиблил.

Естественно, Лиминг проспал — ведь он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.

Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника, за ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними. «Вылитый педик»,— решил Лиминг.

Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.

Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее их долгая возня со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по коридору.

Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот таки вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и ретировался.

Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он остановился, принял скромную позу и сказал:

— Взгляните — «Сентябрьское утро».

Для офицера это был пустой звук.

Размахивая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:

— Это что такое?

— Моя собственность,— с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.

— Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.

— Кто это сказал?

— Это я вам говорю! — довольно злобно ответил педик.

— А кто вы, собственно, такой? — поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.

— Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, взять его в камеру и...

— Вы здесь не начальник,— перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью.— Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.

Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво уставившись на узника, он колебался.

— Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе этот предмет?

— Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову начальства.